С этими словами он поднял бокал, и все остальные последовали за ними.

Сколько было в этих словах лицемерия, сколько лжи про счастье, любовь и прочую ерунду, когда сами отцы определяют за детей, за кого им выходить замуж или жениться.

А ты бы позволил своим дочерям жениться на парне, который едва сводит концы с концами?

Это другое.

То же самое, но с другой стороны. Не зарекайся, Элиадирас. Чем больше крутишься в этих кругах, тем больше становишься таким же.

Банкет продолжился. Были ещё тосты от гостей и родственников, включая Финисию и Вальцелава, которому, естественно, дали слово, едва он изъявил желание. И его слова встретили аплодисментами, хотя вынужден признать, он умел говорить.

Но больше всего меня поразила речь Грога, который внезапно решил высказаться.

Как и остальные, он встал, и зал в то же мгновение погрузилось в тишину. Нэвия смотрела на него с каким-то обожанием, будто тот не тост произнести встал, а на защиту государства. Хотя лицо у него именно такое и было.

Помолчав несколько секунд, видимо, собираясь с мыслями, наконец он произнёс:

— Не забывай про свой долг, не забывай про свою семью, не забывай, для чего мы есть. Во времена, когда отчаяние поднимается волной, будь выше. Когда цепи страха скуют остальных, будь сильнее, чтобы разорвать их. В тот момент, когда надежда и отчаяние покинут всех, стой насмерть ради тех, кто за твоей спиной. Этой жизнью ты жил, этой жизнью ты живёшь, этой жизнью ты должен будешь жить, какой бы ни была цена. Такова цена, которую мы платим за мир.

Никто не понял, что конкретно имел ввиду Грог, но я и Зигфрид поняли всё. Быть верным своему долгу… Это были слова космодесанта в его интерпретации, но они всё равно передавали смысл очень точно. Какая бы жизнь ни окружала меня, я должен полнить о долге перед теми, за кого взял ответственность.

Были ли это его мысли, или ему кто-то нашептал, я не знаю, но мне кажется, что Грог произнёс это исключительно по собственному желанию.

Свадебный пир продолжался ещё около двух часов, после чего наступило время развлечений, под которыми понимались танцы. Но танцы были лишь приятным фоном, чтобы размяться, а на деле это время использовали для того, чтобы обсудить последние новости. Мужчины сбивались в кучки, некоторые уходили в отдельные мужские комнаты. Женщины поступали точно так же: или стояли строем, шепчась, прикрываясь веерами и хихикая, или удалялись в комнаты, но что конкретно они там делали, оставалось загадкой.

Рано или поздно всё равно возвращались в зал, чтобы станцевать раз-другой с партнёром или кем-то другим.

Но перед этим первый танец, который и открывал бал, был за мной с Катэрией. Мы стояли, по сути, отдельно от остальных под светом софитов, которые выделяли нас столбами света. Мы стояли в кругу света перед полным залом, который пусть и не дотягивал до государственного, но был всё равно внушительным. Теперь я понимал, зачем это всё отстроила Марианетта. Стыдно за вечер точно дому Барбинери не будет.

— Ты готов? — тихо спросила Катэрия.

— Я всегда готов.

— Как и всегда, — улыбнулась она, и я вывел её на наш первый танец в качестве мужа и жены.

За время, проведённое здесь, я набил, скажем так, ноги, чтобы двигаться правильно в зависимости от музыки. Катэрия, будучи куда более опытной в этом деле, лишь подстраивалась под меня, чтобы выглядеть гармонично.

Мы крутились в танце, и благодаря свету, который оттенял остальных, казалось, что в зале были лишь мы одни, кружась под играющую музыку.

— Знаешь, не думала, что у нас получится… — тихо произнесла она.

— Что именно? — уточнил я.

— Стать счастливыми. Ты счастлив? — взглянула она мне в глаза.

— Я… полон воодушевления.

— Ни слова о том, что действительно чувствуешь, — улыбнулась она, делая оборот вокруг своей оси, когда я держал её за руку.

— Я мало что чувствую, — ответил я, обхватив её за талию, чтобы придержать, когда она выгнулась назад и вернулась в нормальное положение.

— Там, где ты служил, считается плохой чертой проявлять эмоции.

— Нет.

— Тогда в чём проблема?

— У нас их не было.

Она удивлённо взглянула на меня, после чего ещё один пируэт, после которого она делает круг вокруг меня и вновь возвращается ко мне.

— Как это?

— Психологическая обработка и импланты.

— Импланты? Это как… чипы… что-то в этом роде?

— Да. Чипы, подавляющие большинство чувств, которые мешают сражаться. После них остаётся эффект. Он рушится со временем. Чем больше я провожу времени здесь, тем сильнее чувства проявляются вместе со всеми человеческими пороками.

— Это плохо?

— Плохо, — однозначно ответил я. — Я перестаю трезво оценивать ситуацию, уступая чувствам, а не логике.

Танец закончился, но лишь для того, чтобы уступить место новому. Теперь уже Катэрия с отцом, а я с Марианеттой.

С которой спал. М-м-м… до сих пор помню её тело. Хорошее время было…

Заткнись, Тень.

Ты знаешь, что некоторые народы считают, что если эмоциями не привязываться к человеку, то секс с ним не считается изменой?

Хватит.

Нам ещё когда-нибудь перепадёт с ней? Хотя чего я спрашиваю! Дай мне тело, я всё устрою. Узнаешь, что такое настоящая страсть!

От Тени было не спастись. Он изливал на меня свои мысли, заодно подкидывая фрагменты картин, которые сам видел, в том числе и голой Марианетты. Невольно у меня отзывалось на это, однако я знал, чего я никогда не буду делать.

Очень зря.

Марианетта весь танец лишь загадочно улыбалась в то время, как отец Катэрии держал каменное непроницаемое лицо, будто вышел на военный парад.

Лишь с окончанием наших вступительных танцев в центр потянулись остальные. Я даже заметил, как маленькая Нэвия потащила за собой Грога так, будто была сильнее его в разы, сдвигая его с места с какой-то лёгкостью. На площадку вышли и Финисия с Вальцелавом, вокруг которых почтительно все расступились.

— А свадебные подарки когда будут? — спросил я Марианетту, наблюдая за тем, как танец идёт на второй круг, на что она рассмеялась.

— Только не говори, что здесь ради подарков.

— Ради обязательства перед Катэрией, — ответил я серьёзно.

— Ради обязательства… — улыбнулась она, погладив меня по спине. — Потом, после бала, вы встанете на самом видном месте, и гости поочерёдно будут преподносить вам подарки. Интересно, что я подарю?

— Вы не скажете.

— Не скажу, — мотнула она головой. — Пусть будет секрет.

— А что подарит Джеферсон? Перемирие?

— Не знаю, он же передо мной не отчитывается, но что-то точно подарит. Очень часто отцы дочерей дарят приданное с каким-нибудь предприятием, чтобы тем самым сблизиться с семьёй жениха. Чтобы было что-то, что их объединит.

— Вряд ли он захочет объединяться.

— Я бы не была так уверена. Взгляни направо.

Я посмотрел в указанном направлении и заметил среди стоящих в стороне Финисию с Вальцелавом.

— Он захочет сблизиться. И не криви лицо. Такое часто происходит: вчера мы враги, а завтра уже союзники с общей целью. Это называется политика.

— Это называется…

— Политика, — улыбнулась она. — Ты смотришь неправильно. С точки зрения чувств, а не логики.

— Именно с точки зрения логики. Ударил в спину один раз, ударит и повторно.

— Не в этот раз.

Не в этот, так в другой.

Я стоял в стороне первое время, но по прошествии каждого танца вокруг меня начали собираться гости, в основном мужчины, хотя иногда поздравить подходили и пары. Среди них были и Руден Брокфорс с Финерой, и Грог с Зигфридом, которые скупо поздравили и пожали руку.

— Петля на шее, Грант, — негромко произнёс Зигфрид. — Сыскал проблему.

— Ничего подобного, — не согласилась Финера. — Ты просто не понимаешь, что семья — это лучшее, что может быть.

— Возможно, и не понимаю, — согласился тот просто. Возможно, Финера ожидала спора, однако Зигфрид всегда старался их избегать. По крайней мере, с другими людьми.